Всадники ночи - Страница 36

— Мореный дуб горит, Пахом? — с надеждой спросил Зверев.

— Горит, Андрей Васильевич. Хорошо горит, долго и жарко.

— Может, хоть загорается плохо?

Князь выглянул вниз. Крыша церкви горела вовсю, языки пламени жадно лизали стену звонницы. Кровля начала целыми пластами рушиться вниз, в глубину храма, разлетаясь на отдельные огненные пластинки. Значит, скоро полыхнет и внутри.

— Ты молишься, Пахом?

Под ногами ужасающе затрещало — пол накренился, громко щелкнул и провалился наполовину. Из люка выпрыгнул бледный Илья, обеими руками вцепился в перила. Андрей тоже предпочел выпрямиться и обнять один из столбов. Колокол, чуть покачиваясь на натянувшемся канате, упирался своим краем в доски пола — словно размышлял, что делать дальше. Из-под него, змеясь, выкатилась веревка — та самая, что была привязана к языку.

— Где наша не пропадала!

Князь отпустил столб, прыгнул на пол, вытянулся во весь рост, скользя вниз, проскочил под покрытой рунами колокольной юбочкой, ухватился за веревку, повис на ней. Намотал на левую руку, поднялся на колени, потом на ноги и, наполовину вися, по дуге дошел до стены, потом по краешку — вверх, к самой верхней «ступени», уже выпирающей из просевшего люка. Усевшись на ней, потянул веревку к себе, отпустил, снова потянул, раскачивая колокольный язык.

— Давай, Андрей Васильевич, давай! — перекрикивая треск пожара, завопили холопы.

Еще рывок — и било наконец коснулось стенки колокола. Однако вместо зычного звона послышался лишь глухой стук, как от удара топора в сырое бревно. Правда, колокол завибрировал — шестьсот пудов бронзы содрогнулись и заставили задрожать всю звонницу, да так, что Зверев просто чудом не соскользнул с округлой «ступени». Он опять потянул веревку — колокол содрогнулся вновь, его край заскользил по доскам накренившегося пола. Раздался оглушительный треск. Пол звонницы наконец сдался силе земного притяжения, пополз вниз, часто стукаясь о бревна стены. Штыри лестницы, подобно трещотке, обламывались один за другим. Колокол резко качнулся, принимая вертикальное положение, и уже без всякой посторонней помощи пронзительно запел.

У князя мгновенно заложило уши — но он все равно снова взялся за веревку, резко выдохнул, потянул к себе. Ударил языком по твердой бронзовой стенке раз, другой, третий, наполняя оглушительным звоном шахту колокольни, ночной воздух и земли далеко, далеко окрест. Звонница мелко дрожала, как бы пытаясь подхватить эту оду небесам. Андрею показалось, что край бронзовой юбки просел на несколько сантиметров… И вдруг вся десятитонная бронзовая махина резко ухнула вниз — сплетенный наскоро канатик не выдержал нагрузки. Секунда — земля подпрыгнула, трясясь осела, и все закончилось.

Между тем языки пламени уже поднялись до уровня людей, светили в окна башни. Подбрасываемые огненным вихрем куски дранки разлетались на десятки метров вокруг, многие падали на кровлю колокольни. Положение становилось все более тоскливым. Зверев пролез к перилам и, цепляясь за них, по краешку стены перебрался от церкви на противоположную сторону. Здесь, подальше от огня, было пока прохладно. Князь выглянул наружу: стены рублены «в лапу».

— Тогда еще поживем… — Он перевалил через перила, опустился немного вниз, нащупывая ногами выступающие концы бревен, выдернул из ножен косарь и со всей силы вогнал его в щель между венцами. Как можно сильнее сжал ноги, перенес часть веса на руку с ножом — и повис над пропастью. Левой рукой осторожно вытянул маленький ножик — тот, что предназначен для еды, воткнул его в щель немного ниже косаря, чуть ослабил ноги, опускаясь, снова зажал; раскачал косарь, выдернул, воткнул ниже. Потом второй нож, чуть спустился…

Князь Сакульский понимал, что в таком положении практически беззащитен, что любой малец может пустить ему в спину стрелу или вогнать рогатину — но лучше умереть от копья, чем сгореть заживо. Холопы полностью разделяли его мнение — он увидел еще три фигуры, одна за другой перевалившиеся через перила. К счастью, без двух ножей ни один уважающий себя русский человек из дома не выходит. Косарь — порезать что-нибудь, постругать. Малый нож — убоину за столом наколоть, кусочек рыбы оттяпать. Ан вот как полезно оказалось!

Венец за венцом, бревно за бревном — Андрей спускался вниз, а спина зудела от предчувствия смертоносного удара. Короткая боль — и он исчезнет в небытии. Венец за венцом, бревно за бревном… Пять минут, десять — пока опущенная вниз нога не ощутила под собой ровную твердую землю. Князь вернул клинки в ножны, отошел, присел на что-то угловатое, ощущая себя совершенно без сил. В усадьбе со всех сторон бушевало пламя. У дома и амбаров горели крыши, конюшня полыхала целиком — огаенные языки выхлестывали из распахнутых ворот. На земле тут и там валялись неподвижные тела. В рубахах простых и атласных, в душегрейках и ферязях, в шапках и без. Словно поле брани после долгой жестокой сечи. Мертвецы, мертвецы, мертвецы…

— Да ты чего, Андрей Васильевич? — Спрыгнув на землю, Пахом схватил Зверева за плечо, поднял на нога, потащил за собой между горящими строениями к воротам и отпустил, только когда они оказались на лугу. Следом вскоре выскочили Изольд и Илья.

— Жалко, — с болью вздохнул темноволосый холоп. — Столько добра зазря пропадает.

— Лошадей! Лошадей-то из конюшни вывели? — встрепенулся Пахом.

— Не было там скакунов, — сообщил калединовский холоп. Тот самый, что встречал их на дороге хлебом. — Погода теплая, на лугу все пасутся.