Всадники ночи - Страница 71

— Ассалам алейкум! — Иван Григорьевич выехал немного вперед, приложил правую руку ко лбу, к губам, к груди и поклонился. — Мир вашему дому, добрые люди. Мы ищем достопочтенного эмира Камай Хусаин-мурзу, да продлит Всевышний его годы до самых золотых седин! Мы хотели сократить путь, но немного заплутали.

Татары начали перешептываться, глядя на незнакомца в османских одеждах, но ничего пока не отвечали.

— Так вы укажете нам путь, во имя Милосерднейшего и Справедливейшего, или нет?

— Хан! Хан! — Татары склонили головы, приветствуя воина, вышедшего из самой большой юрты с натянутым на копья шелковым навесом. На вид ему было лет тридцать. В небольшой чалме, завернутой вокруг остроконечной фески, в шелковой рубахе и свободных сиреневых атласных шароварах, что ниспадали на войлочные туфли, он был безоружен, но уверен в себе и спокоен. Подбородок у него был выбрит, но по верхней губе и уголкам рта вниз тянулась тонкая ниточка усов.

— Что? — кратко поинтересовался он.

— Вааллейкум ассалам, — спешился и так же витиевато, как в первый раз, поклонился боярин. — Мое имя Иван, сын Григория, в Эскишехире достопочтенный Аям-паша нарек меня Вырот-нукером, под каковым именем я и странствовал в благословенных землях султана Сулеймана Великолепного. Мы с моим русским другом ищем мудрого эмира Хусаин-мурзу, чье кочевье находится возле Казани. Мы хотим насладиться беседой, закончить которую нам не дали превратности дальнего пути.

Гиляз-бек надолго задумался, после чего покачал головой:

— Нет, не помню я такого воина. А ты, русский боярин, неужели и вправду побывал в землях Османской империи?

— Разве может человек, уважающий себя и ищущий знания, не потратить нескольких лет на посещение земель, в которых творили великие маги Мухаммед бен Муса аль-Хорезми, Абу Камиль и Абу Али Хусейн Абдаллах Ибн Сина, из которых к нам пришли начертания арабских цифр, искусство огненного боя и таинство создания луков, мастерство каменного зодчества и мудрость исцеления недугов минералами земными и животными? Да, разумеется, я проехал Османскую империю от Кафы и Азова до Мосула и Исфахана, от Эльбасана и Арты до Беггази и Каира. Я видел усыпальницу султана Оттомана и руины геркулесовых ворот, видел великолепную Айя-Софию и громаднейшие пушки, охраняющие пролив Чанаккале-Богаз, видел флот султана, заполняющий громадную бухту Измина от берега до берега, видел пирамиды древних магов и держал в руках труды Аль-Камиля. Я говорил со многими мудрейшими и великими из ученых и правителей Великой Порты и проникся восхищением их мудростью. Я видел мастерство и храбрость сельджуков и непобедимую мощь тысяч янычар. Видел невольников, пригнанных на торга в Стамбул из Триеста и Загреба, видел… Разве все перечислишь, досточтимый Гиляз-бек? Об этом можно говорить многие дни, но даже тогда не успеешь пересказать тысячной доли того, что можно увидеть в землях мира!

— Ва, Аллах! Я не отпущу вас, пока вы не узнаете моего гостеприимства… — Хан громко хлопнул в ладоши: — Рабов сюда! Пусть заберут коней, пусть пригонят лучших баранов, разведут костры, соберут лучших невольниц, принесут доброго кумыса. Гость на порог, радость в дом! Пир у нас ныне. Пир в честь дорогих гостей! Ты слышал о походе султана в Персию, почтенный Вырот-нукер? Дошли вести, что пред знаменем ислама склонили выи язычники Армении и диких земель за Кавказом?

— Там обитают люди Книги, Гиляз-бек. Те, что поклоняются Христу, как и мы. Коран, как ты, несомненно, знаешь, запрещает обращать их в ислам насильно. Но выю… — боярин вздохнул, — выю многие племена склонили.

— Что же мы стоим на пороге? — спохватился хан. — Мой дом — твой дом.

Ивана Григорьевича увели в юрту. Татары, поглядывая на нежданных гостей, повели своих скакунов ко второму слева сараю. Оттуда навстречу побежали какие-то грязные лохматые существа: босые, сгорбленные, завернутые в мешковину и рогожу, стали принимать поводья. Кому-то за нерадивость тут же досталось плетью, еще кто-то взвыл от неожиданного пинка. Послышался смех.

— Привал! — скомандовал князь, спешился, отпустил подпругу, оглянулся. Негромко сказал — так, чтобы слышали только стоявшие рядом Пахом и Илья: — Передайте всем, чтобы не расслаблялись. И бердыши под рукой держали.

К нему подбежал мальчишка лет восьми, одетый в непонятное рванье, со шрамом поперек лица и вытекшим глазом, взял повод и вдруг торопливо зашептал:

— Выкупи меня, боярин, выкупи. Ты же русский? Выкупи! Спаси, Христа ради, выкупи… — Из единственного глаза выкатилась слеза. Мальчишка заторопился, схватил поводья у Пахома, у Изольда, Ильи, повел скакунов куда-то вправо. Наверное, к реке.

— Шевелись, свиное отродье! — походя хлестнул его поперек спины один из татар. Раб вздрогнул, втянул голову и перешел на бег.

— Проклятие… — Андрей отвернулся. — Пахом, пусть наши все вместе кучкуются. Человек по десять, не меньше. Разговаривать, шутить с местными можно, но оружие не отдавать. И по одному от костров не отходить, как бы и куда ни звали. Пройдись, предупреди всех. Только тихонько.

Опять послышался жалобный скулеж: возле лошади со стертой спиной татарин палкой лупил раба. Несчастный вздрагивал, поворачивался боком, пытаясь спрятать уже посиневшие от кровоподтеков места, но закрываться от ударов или кричать не смел.

— Чего вылупились? — отвернувшись, зло бросил холопам Андрей. — Если бы вы так лошадь оседлали, что она спину до мяса стерла, я бы вас тоже запорол. Сумки в одно место сложите, чтобы не мешались.